Афоризмы про думать

 Другом является такой человек, с которым я могу быть искренним. В его присутствии я могу думать вслух. 

 Я ухожу к себе и долго лежу под одеялами, пытаясь не думать о Гейле — и думая лишь о нем. 

Я думал, самое главное правило – это «не делай сегодня того, что можно сделать завтра».

Всем хочется знать, каково заниматься любовью с женщиной. Совсем по-другому, по понятным причинам, чем с мужчиной, но подобное вы себе даже представить не можете. Во-первых, секс более эмоционален, и никому ничего не нужно доказывать. Есть нежные и чувственные моменты, есть обжигающие и сильные - но не так, как с парнем, которому отводится главенствующая роль, а девушке - роль пассивная. Мы по очереди примеряем на себя роль и тех, кто нуждыется в защите, и тех, кто может защитить. Секс с женщиной - это секс, который хотелось бы иметь с мужчиной, но мечтам, похоже, сбыться не суждено: чтобы важен был сам процесс, а не его результат. Это бесконечная прелюдия. Свобода не втягивать живот и не думать о целлюлите. Возможность прошептать «Как хорошо!» и, что более важно, «А так не очень».

— Знаешь, я всегда думал, что напишу книгу, которая изменит взгляды людей на спорт, как «Человек, который изменил все» или «Фаворит». Но вместо этого я пишу книгу о парне, у которого два таланта: ловить мячи и не ловить хламидии. — Я фотографирую гамбургеры. Знаешь в колледже я хотел быть Энни Лейбовиц или Ричардом Аведоном, снимать человеческую суть, а сейчас я делаю красивым фаст-фуд, чтоб американцы толстели. Я не творец, я торговец смертью.

— Я бросаю тебя, Илья, — произнесла Адель ровно. Внутри у неё всё скрутило от боли. — Хорошо, — Илья кивнул и достал из кармана свой нож, он вытащил лезвие и поднёс его к лицу. — Моё лицо мне больше ни к чему. «Нет…» У Адель расширились глаза. Он вонзил кончик ножа себе в скулу. Девушка вскочила, стул грохнулся об пол, она схватила молодого человека за запястье: — Зачем? — Моя красота была нужна мне только чтобы ты не ушла и даже не думала смотреть на других мужчин, Адель, — серьёзно проговорил Илья.

Всегда говорят о горе брошенных… А вы когда-нибудь думали, о тех, кто уходит? Какой же надо смелостью обладать, чтобы однажды себе признаться, что так больше нельзя… и… и все … все прекратить, все прервать, все остановить… и уйти… уйти раз и навсегда… уйти с каменным лицом, подавляя эмоции… а потом с этим жить…

 Я думала только о себе, которая захотела уйти, наплевав на всех остальных. Это хорошо сказать: Я хочу умереть… А каково другим? 

 — Жизнь! — сказал Остап. — Жертва! Что вы знаете о жизни и о жертвах? Вы думаете, что, если вас выселили из особняка, вы знаете, что такое жизнь? И если у вас реквизировали поддельную китайскую вазу, то вы знаете, что такое жертва? Жизнь, господа присяжные заседатели, — это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. Надо только уметь его открыть. Кто не умеет, тот пропадает. 

Пусть лучше другие думают, что мир на тебе заканчивается, а не воспринимают твое поведение и слова так, будто бы ты сам так считаешь. А вот когда это случится, ты сможешь давать людям думать то, что тебе заблагорассудится, тем самым доказав себе и окружающим, что ты - личность.

  — Я не могу больше ждать. — Я думала, что ваше терпение бесконечно. — Поскольку пространство и время искривлены, рано или поздно бесконечность закончится там, где она началась. Как и я. 

Анна окончательно решила, что им следует какое-то время пожить врозь. И столь деликатно сформулировала свое предложение, что оно не вызвало внутреннего протеста, только практический вопрос: «какое-то время» — это сколько? Лет двадцать-тридцать-сорок? Так и думал.