Длинные Афоризмы про бесконечность

Каково это — быть актёром? Возможно, больно. Проживать насквозь, невыразимо, невыносимо, многие жизни, расписывать изнанку собственного сердца чужими страстями, трагедиями, взлетать и падать, любить и умирать, и вновь вставать, унимать дрожь в руках, и снова начинать новую жизнь, снова плакать, сжимая в бессилии кулаки и смеяться над собой. Изредка приподнимая край маски, уже не для того, чтобы вспомнить своё собственное лицо, а лишь затем, чтобы сделать глоток свежего воздуха, не пропахшего гримом. Больно... Но в то же время — прекрасно. Обнажать чувства до предела, настоящие, живые чувства, куда более реальные бытовых кухонных переживаний, доводить их до апогея, задыхаясь от восторга бытия, захлёбываясь алчным огнём жадных, жаждущих глаз зрителя. И падая на колени, почти не существуя ни в одном из амплуа, почти крича от разрывающего тебя смерча жизни и смерти, судьбы и забвения, видеть, как с тобою вместе, замерев в унисон, в едином порыве умирает зал.

Лучший способ упустить жизнь — это иметь к ней определенное отношение. Отношение возникает в уме, а жизнь существует вне ума. Почему мы не можем жить без ожиданий? Мы все смотрим с определенной точки зрения, и поэтому-то наша жизнь становится бедной, так как каждый аспект, в лучшем случае, может быть только односторонним, а ведь жизнь многомерна. Когда у вас есть определенное отношение к жизни, вы упускаете саму жизнь. Жизнь — безбрежна, ее невозможно ограничить какой-либо позицией. Да, ваша позиция может охватывать определенный аспект, но это будет только один аспект. Теперь вы будете жить, окруженные вашим отношением, в своего рода коконе, капсуле. Вы уже все решили не пробуя, не испытывая, не живя. Надо быть более текучими, неопределенными, разливающимися подобно воде. Тогда вы сможете открыться, сможете открыться безграничным возможностям. Тогда вы будете уязвимы, доступны, и чем больше вы уязвимы, тем больше доступны жизни.

- А Сильмарилл в конце концов попал к Эарендилу . А потом Ох, хозяин, а я ведь об этом раньше не думал! Ведь у нас с собой есть частичка того же самого света, ну, в этой стеклянной звездочке, которую вам дала Владычица! Значит, если разобраться, мы из той же самой истории и она продолжается! Неужели все великие истории – бесконечные? – Да, Сэм, такие истории не кончаются, – ответил Фродо. – А вот герои приходят и уходят, когда закончат свое дело. Рано или поздно кончится и наша история. – И тогда мы сможем отдохнуть и выспаться, – сказал Сэм и мрачно рассмеялся. – Что до меня, то мне больше ничего и не надо. Отдохнуть, выспаться, а потом встать и покопаться в саду. Боюсь, это с самого начала было моим единственным заветным желанием. Не про моего брата всякие важные и великие дела! Но все-таки интересно, попадем мы в песню или нет? Мы уже там, внутри, в легенде, это ясно, но вот какой она будет потом?

Если бы каждое мгновение нашей жизни бесконечно повторялось, мы были бы прикованы к вечности, как Иисус Христос к кресту. Вообразить такое - ужасно. В мире вечного возвращения на всяком поступке лежит тяжесть невыносимой ответственности. Это причина, по которой Ницше назвал идею вечного возвращения самым тяжким бременем. А коли вечное возвращение есть самое тяжкое бремя, то на его фоне наши жизни могут предстать перед нами во всей своей восхитительной лёгкости. Но действительно ли тяжесть ужасна, а лёгкость восхитительна? Самое тяжкое бремя сокрушат нас, мы гнёмся под ним, оно придавливает нас к земле. Чем тяжелее бремя, тем наша жизнь ближе к земле, тем она реальнее и правдивее. И напротив, абсолютное отсутствие бремени ведет к тому, что человек делается легче воздуха, взмывает ввысь, удаляется от земли, от земного бытия, становится полуреальным, и его движения столь же свободны, сколь и бессмысленны. Так что же предпочтительнее: тяжесть или лёгкость?…

Я говорю о боге, чьё несовершенство не является следствием простодушия создавших его людей, а представляет собой его существеннейшее имманентное свойство. Это должен быть бог ограниченный в своём всеведении и всемогуществе, который ошибочно предвидит будущее своих творений, которого развитие предопределённых им самим явлений может привести в ужас. Это бог… увечный, который желает всегда больше, чем может, и не сразу это осознаёт. Он сконструировал часы, но не время, которое они измеряют. Системы или механизмы, служащие для определённых целей, но они переросли эти цели и изменили им. И сотворил бесконечность, которая из меры его могущества, какой она должна была быть, превратилась в меру его безграничного поражения. Это единственный бог, в которого я был бы склонен поверить, чья мука не есть искупление, никого не спасает, ничему не служит, она просто есть.

В своей полемике против христианства Ницше поразительно «мелко плавает», и его претензия на значение '»антихриста» была бы в высокой степени комична, если бы не кончилась такою трагедией. Культ натуральной силы и красоты не есть прямая противоположность христианства, и упраздняется он не этою религией, а сам собою, своею очевидною несостоятельностью. Христианство вовсе не отрицает силы и красоты, оно только не согласно успокоиться на силе умирающего больного и на красоте разлагающегося трупа. Вражды или презрения к силе, величию и красоте, как таким, христианство никогда не внушало, и все христианские души, как и первая из них, радовались только тому, что им открылся бесконечный источник всего истинно сильного и прекрасного, спасающий их от рабства мнимой силе и мнимому величию немощных и безобразных стихий мира.

А помнишь.....А помнишь, неба нашего глаза,Его небесные касанья,Как ветер гладил волоса,Полёт,восторг, очарование??Мы нежно трогали краяВуали облаков воздушных,Мы знали, что в низу Земля,Ждёт возращенья упорхнувших.Полёт свободный, Наш полёт!К кольцу не в силах Прикоснуться,Ведь купол весь восторг убьёт,Заставит медленно вернуться.Ты помнишь в небе громкий смех?Ты даже шёпот ясно слышал,Когда шептала:-" Будь со мной."Скользящий взгляд по "мини-крышам"?Как под ногами вновь земля,В рюкзак укладываем Крылья,Молчим, молчаньем сентября,Упасть боимся в подземелья.Потом гитара, старый парк,И бесконечность разговоров,Деревья прятались во мрак,И слышен каждый тихий шорох.А помнишь тёплый тот рассвет,Как небо приоткрыло веки,Как слали мы ему привет,Тонули в счастье, словно дети?......

 С тех пор как мы научились говорить, мы спрашивали об одном: в чем смысл жизни? Все другие вопросы нелепы, когда смерть стоит за плечами. Но дайте нам обжить десять тысяч миров, что обращаются вокруг десяти тысяч незнакомых солнц, и уже незачем будет спрашивать. Человеку не будет пределов, как нет пределов вселенной. Человек будет вечен, как вселенная. Отдельные люди будут умирать, как умирали всегда, но история наша протянется в невообразимую даль будущего, мы будем знать, что выживем во все грядущие времена и станем спокойными и уверенными, а это и есть ответ на тот извечный вопрос. Нам дарована жизнь, и уж по меньшей мере мы должны хранить этот дар и передавать потомкам — до бесконечности. Ради этого стоит потрудиться! 

 Человечество одурманено религией, тогда как жить нужно учиться у жизни, и профессиональный моралист в лучшем случае фабрикует фальшивые ценности. В конечном итоге бог или созидательная сила — не что иное, как стремление к равновесию, которое для человечества находит свое приблизительное выражение в общественном договоре. Примечательность этой силы заключается в том, что она порождает отдельные личности во всем их бесконечном и ослепительном многообразии, а также порождает массы с присущими им проблемами. Но и тут рано или поздно неизбежно наступает равновесие, когда массы подчиняют себе отдельную личность или отдельная личность — массы… на какой-то срок. Ибо океан вечно кипит, вечно движется. 

 Я уже не помню, когда спал. Не самоистязание. Но дни, ночи, рассветы, закаты – мой casual растянулся в одно бело-серое полотно без осознанных действий. Гуляю по Стамбулу, держась Босфора. Покупаю в магазинах апельсины. По две штуки. Очищаю их, складывая кожуру в карманы куртки, съедаю медленно, четвертинка за четвертинкой. Никаких ощущений. Жизнь вне философий. Я выпиваю рассвет до дна, влюбляюсь в чужие бесконечности, но так боюсь забыть терпкий вкус голоса Мирумир. Не смотрю на часы. Ненавижу их. Они измеряют то, что беспощадно. Набрасываю кистью ночных дождей ее образ. Получается. Но он быстро смывается. Остаются лишь знакомые черты в лужице на асфальте… 

"ГОРОД - КОРАБЛЬ"Город будто охвачен волной,Он под небом изысканно сложен,На корме стою малость простужен,Вместе с юною девой весной,Свежим утром фонтаная пыль,Состоит что из влажности капель,Оседает рисунком на кафель,Подчеркнув некий деко арт стиль,Раскаленного солнца лучи,Что пробрались как будто на ощупь,Красят "палубу - главную площадь",Цветом воска сгоревшей свечи,Я смотрю в бесконечную даль,Там небесно - морские просторы,И квартирно - каютные шторы,Не задерну, скрывая печаль,Шепчет музыка словно прибой,В рейс обратный билет мне не нужен,Город, ты мой корабль, пусть на суше,Но я горд и доволен тобой.

Он победит.Создания рая, бога – человек Но он не ангел сущность бес порокаОн так прекрасен от начала в век Но он ужасен в мыслиях пророкаВ нем нет всего чего он мог желать В нем нет того безбрежного томленьяЧто бы от скуки сущность создавать Ему не хватит все мира вдохновеньяОн пустоту клеймит собой Не знает что есть истина в сей фразеИ так смущает старика порой Причислив коего к разнузданной заразеЧто есть тот смерд, что хлебом сыт Не в меру распустившему желаньяЧто смерть однажды победит И завоюет себе счастье Нечто, вот заключение мое, и это слово глас, пусть в бесконечности звучит оно… Не дремлет.