Афоризмы про месть

Следующее поколение всегда превосходит предыдущее, и занимает их место.

— Итак, агент, как вы находите этот уголок? — Рай, сэр. — Значит, в этом месяце в понятие рая входят убийство, несколько покушений и поджог? — Рай — это очень большое и интересное место, сэр.

Дурак всегда возвращается в места юности своей дурости.

Иногда стоит вернуться к месту своего детства, побыть в одиночестве дабы понять своё истинное «Я», не закованное стереотипами, навязанными мнениями понять чего ты действительно хочешь от жизни, что тебя делает счастливым.

Надо смело бросать старое, если хочешь чего-то нового. Ничего не может вырасти там, где нет свободного места.

Среди мальчиков-слуг в свите господина Мицусигэ прислуживал некий Томода Сёдзаэмон. Будучи довольно распущенным малым, он влюбился в главного актера театра, которого звали Тамон Сёдзаэмон, и сменил свои имя и герб на имя и герб актера. Полностью увлекшись этим романом, он потратил все, что у него было, и потерял все свое платье и убранство. И в конце концов, израсходовав все свои средства, он украл меч Маватари Рокубэя и попросил одного копьеносца заложить его у ростовщика. Однако копьеносец проговорился об этом, и после проведенного дознания их обоих приговорили к смерти. Дознавателем был Ямамото Городзаэмон. Когда он зачитывал результаты дознания, то возвысил голос и произнес: «Человек, обвиняющий подсудимого,— это копьеносец такой-то». «Казните его», — тут же отозвался Мицусигэ. Когда настало время объявить Сёдзаэмону о его участи, вошел Городзаэмон и сказал: «Теперь тебя уже ничто не спасет. Подготовься к смерти». Сёдэаэмон взял себя в руки и ответил: «Хорошо.

 — Мы познакомились в самолете. Тогда я еще не знала, кто он такой. До посадки он все время на меня пялился, а потом оказалось, что у нас места рядом. Он говорит: Привет, я Санджай Сингхания!. А я отвечаю: Привет. Вот тогда-то я и узнала, что это сам Санджай Сингхания. Он болтал все время, пока мы летели из Дели в Мумбаи. То одно, то другое, рот не закрывался. А я сидела и слушала. Вдруг ни с того, ни с сего говорит: Я тебя люблю, выходи за меня замуж. А я на это: Ты спятил, что ли? Кто же говорит об этом в самолете?. Нет, — говорю, а он: Пожалуйста. Я — Нет, а он — Пожалуйста. 

Даже если ничего на самом деле не меняется, все равно — нельзя позволять себе так думать. Позволишь себе так думать — и уже никогда не сдвинешься с места...

 — Какое кольцо ты желаешь? — Я мечтаю о большом-прибольшом бриллианте! — Он у тебя будет! Самый огромный в Атланте! — А медовый месяц я устрою в Новом Орлеане, шикарнее места нет. — Ретт, это божественно! — А ещё приданное тебе куплю! — О, Ретт, это великолепно… Только, пожалуйста, никому не говори об этом! — Какая же ты лицемерка! 

... это бесполезное состояние и бесконечное ожидание изо дня в день без всякой надежды на перемену ломают человека, делают его нерешительным, и в конце концов он становится не способным ни на что другое, кроме безнадежного стояния на месте.

На самом деле во всей квартире Кроули уделял внимание лишь комнатным растениям. Они были развесисто мощными, зелеными и пышными, с яркой, сочной и глянцевитой листвой. А все потому, что раз в неделю Кроули обходил квартиру с зеленым пластмассовым пульверизатором-увлажнителем, опрыскивал листья и беседовал с цветами. В начале семидесятых он услышал по радио Би-би-си о пользе разговоров с растениями и решил, что это отличная идея. Хотя слово «разговор», возможно, не совсем верно характеризует его действия. Своими речами он держал их в страхе Божьем. А точнее, в страхе перед Кроули. В дополнение к разговорам каждую пару месяцев Кроули выбирал цветок, который рос слишком медленно или его листья начинали увядать и буреть, — в общем, тот, что выглядел чуть хуже других, — и показывал его остальным растениям. «Попрощайтесь с вашим приятелем, — говорил он им.

У нас у нас возможно всё; но так не вовремя и не к месту, что лучше было бы невозможно.