Лучшие Афоризмы про ночь и утро

Голос из прошлого, он напоминает о знакомых прикосновениях, теплом дыхании у твоего уха, о страсти, поражающей, как удар молнии. Кто из нас устоит, услышав этот голос в три утра? А может, вспомнишь об этом призыве, когда проснешься в полночь, разбуженный чьим-то плачем, и окажется, что плачешь ты сам, слезы льются по твоим щекам, а ты даже не заметил, что ночью тебе приснился дурной сон.

Не заправив постель...Могу уйти не заправив постель,Что же теперь,орать?Могу домой завалиться ночью в метель,Что же теперь,орать?Могу пропадать ночами в клубах,Могу про супы забыть,Женщина же богиня,женщину нужно любить!!!!Могу не проснуться утром,Все лишь от, того что нет силИ не надо мне говорить:"Ну кто тебя пить просил?"А я не пила, я страдала,Но я же не часто пью,Могу я хотя бы с подругой,Ну скажи,а7 Могу?А если болезнь придет,Ты будешь заботиться обо мне,Или другая найдет не обремененная в бытие!А если честно, на чистоту!Без шуток и всяких интрижек,Я просто прижаться к тебе могу?С горою простейших книжек!И мы поболтаем о чуде.А ты улыбнешься мне.Ты все такой же нудный.Ты на своею волне!А я без сомнений люблю,Кого мне еще искать,Я знаю. заправишь постель,И будешь как прежде ждать!!!

Иногда жуткая ночь рождает ярчайшее утро...

 Вечера могут быть невероятными, ночи — незабываемыми, и всё равно после них настает самое обычное утро. 

 Всё-таки утро прекрасно, оно не безжалостно, как ночь, заставляющая вспоминать то, что хочешь забыть. 

Вечера могут быть невероятными, ночи — незабываемыми, и всё равно после них настает самое обычное утро.

Сфинкс В глухом углу, сквозь мрак неясныйУгрюмой комнаты моей,Следит за мной так много днейСфинкс молчаливый и прекрасный. Не шевелится, не встает,Недвижный, неприкосновенный,Ему — ничто — луны изменнойИ солнц вращающихся ход. Глубь серую сменяя красной,Лучи луны придут, уйдут,Но он и ночью будет тут,И утром гнать его напрасно. Заря сменяется зарей,И старше делаются ночи,А эта кошка смотрит, — очиКаймой обвиты золотой. Она лежит на мате пестромИ смотрит пристально на всех,На смуглой шее вьется мех,К ее ушам струится острым. Ну что же, выступи теперьВперед, мой сенешаль чудесный!Вперед, вперед, гротеск прелестный,Погружена и полузверь. Сфинкс восхитительный и томный,Или, у ног моих ложись,Я буду гладить, точно рысь —Твой мех пятнистый. мягкий, темный. И я коснусь твоих когтей,И я сожму твой хвост проворный,Что обвился как Аспид черный,Вкруг лапы бархатной твоей.

Сорвав с себя одежду...Сорвав с себя одежду, бросив на пол,Я, оказавшись пред тобой нагой,Едва заметно, еле улыбнулась:"Ты целиком сегодня мой...!"Ложась на шёлк, меха и покрывала,Почувствовав внутри приятное тепло,Я подалась вперед и тихо простонала:"Мне так сегодня повезло..."Твои объятья так сильны и властны,Что в них мне хочется тонуть..Твои прикосновенья так прекрасны,Как будто в Рай нашла я путь...В постели ты так жарок и горячь..И твой язык ласкает мою грудь...Ты поцелуем будто наслажденье даришьИ хочется на небо упорхнуть...Как два пылающих огняТвои глаза в мои смотрели...И, будто пламенные свечи,К утру мы только догорели...Со сладким вздохом я уснула,Прижавшись всем своим нутром..В прекрасный сон я окунулась...«..не важно, что будет потом..»Ночь так стремительно прошлаИ новый день ждёт впереди,И только солнышко, в окошко заглянув.Шепнёт: «...воспоминанья береги..».Катерина Клён 04.09.2009 г.

Мои правила создавались, чтобы не выпускать мистера Монстра, но дело в том, что у них имелся сильный побочный эффект: я и сам оставался в стороне от жизни. У человека, заставляющего себя не замечать интересных ему людей, обычно не водятся друзья. Прежде меня это не особо огорчало, и я с удовольствием игнорировал мир со всеми его искушениями. Но у мамы на сей счет были другие соображения, и теперь, принимая активное участие в лечении моей социопатии, она загоняла меня в такие ситуации, из которых я не видел выхода. Она утверждала, что единственный способ приобретения социальных навыков — это общение. И еще она знала, что мне нравится Брук, а потому сталкивала нас при каждом удобном случае. Когда мне дали временное водительское удостоверение, мама придумала такую уловку: она взяла в кредит машину, а родителям Брук сказала, что я могу каждое утро возить девочку в школу.

А он был безнадежно прав… А он был безупречно трезв… Оставляя её по утрам… Он спускался всегда с небес… И весь день человек стальной, Он держался, как только мог… К ночи он приходил домой, Совершенный, усталый бог… Он брал в руки её ладонь… Делал шаг из замерзшей тьмы… И на входе шептал пароль – Хорошо, что есть Ты… и Мы… И она прогоняла мглу… Прижимала его к себе… И касанием влажных губ По шершавой сухой щеке… Тихо в душу впустив его… Отпирала свои замки… Знаешь, это важней всего, Что на свете есть Ты и Мы…

Знаешь, когда ты спишь, когда уличный свет падает на твое лицо, я рисую тебе глаза. Неумело, инструментами сонного воображения я придумываю их открытыми. Синими, как море, или черными, как кофе, не важно. Важно только одно, чтобы они смотрели на меня. Чтобы я смотрел в них. Потому что я знаю: утром закружится жизнь, замешает нас в тесто суеты, лукаво нашепчет в заблудившуюся душу смешных нелепых дел, ты опять забудешь просто повернутся и посмотреть на меня, а я опять забуду сказать тебе что-то главное, спрятанное глубоко в сердце. Но на следующую ночь я снова не буду спать. Я нарисую тебе глаза. Может быть, однажды чаши весов судьбы перевесят это серое небо, падающее в лужи, эти мчащиеся в никуда автомобили, разбрызгивающие колесами застоявшееся одиночество, а мы замрем в шуме города, возьмемся за руки, просто так, как в далеком детстве, и ты посмотришь на меня нарисованными однажды ночью глазами.

 Таково ремесло писателя: его жизнь — водоворот лжи. Приукрасить для него — что перекреститься на красный угол. Мы делаем это, чтоб доставить вам удовольствие. Мы делаем это, чтоб убежать от себя. Физическая жизнь писателя, как правило, статична, и, пытаясь вырваться из этого плена, мы вынуждены ежедневно выстраивать себя заново. Тем утром я столкнулся с необходимостью придумать мирную альтернативу вчерашнему кошмару, при том, что в писательском мире драма, боль, поражение поощряются как необходимые для искусства предпосылки: если дело было днем — выпишем ночь, была любовь — устроим ненависть, безмятежность заменим хаосом, из добродетели сделаем порок, из Господа — дьявола, из дочери — шлюху. За участие в этом процессе я был неумеренно обласкан, и ложь зачастую просачивалась из моей творческой жизни — замкнутой сферы сознания, подвешенной вне времени, где вымысел проецировался на пустой экран, — в осязаемую, живую часть меня.