Популярные Афоризмы про думающих людей

Знаю, что люди меня любят. Думаю, это результат того, что я тоже их всех очень люблю. Всех и каждого в отдельности.

Порнография – это пропаганда ненависти к женщинам. Она не только подстрекает к насильственным действиям против нас, но и утверждает, что мы это любим. Порнография – это чрезвычайно актуальная, энергичная и эффективная система ценностей, но также это и формирование навыков поведения. Люди говорят «Да ладно, порнография – это всего лишь картинки для мастурбации, она никому не приносит вреда». Но оргазм – очень серьезное поощрение, не правда ли? Вспомните о собачках Павлова. Они не просто думали об испускании слюны, они действительно пускали ее. Они делали то, чему их научили. Точка. А теперь подумайте о порнографии. Дегуманизация является основным содержимым всей порнографии, без исключений.

АфганистанЯ видел тюрьму в пустыне,В полете на Джелалабад,Ее корпуса и нынеНа месте на том стоят.Про эту тюрьму в пустыне,Похожую на колесо,Я думал:" Каким это ветромЕе туда занесло?"Стоит посреди пустыни,Похожая на паука,Построенная при Амине,Крепкая на века.Продумана пунктуально, За много верст ни души.Крест в колесе "фигурально"Судьбы людей вершит.Жили в ней, спали, пили.Было всем страшно там.Чтобы не натворили, В каждой душе - зиндан.Зиндан означает - " яма",Могила среди песков,И седина упрямоКоснулась моих висков.Солнце палит небрежно,Нет ничего в окрест.В том колесе нет надежды - Каждый несет свой крест.

«Надо есть, а то ты здесь не долго протянешь». Теперь она это отлично сознавала. И еще понимала: ей понадобятся все силы, чтобы осуществить задуманное. То положение, в каком оказалась Трейси, большинство людей сочли бы безвыходным: посажена в тюрьму на пятнадцать лет. У нее нет ни денег, ни друзей, ни каких-либо возможностей. Но в глубинных недрах Трейси открылась тайная сила. «Я выживу, — думала она. — Нагая встречусь с врагами, и моя смелость станет мне щитом». Она выживет, как выжили ее предки. В ней перемешалась кровь англичан, ирландцев и шотландцев, и Трейси от всех унаследовала лучшие качества: ум, храбрость и волю. «Мои предки выстояли во время голода, чумы и потопов. Выстою и я». Все предки Трейси теперь были с ней в этой адской камере: пастухи и охотники, фермеры и владельцы магазинов, врачи и учителя. «Я не подведу вас», — прошептала Трейси в темному теням из прошлого.

— Я полагаю, и городской, и деревенский образ жизни готовят людям свои испытания и свои соблазны. Жителю города трудно быть терпеливым и спокойным, а деревенский житель редко бывает активным и готовым к необычным и непредвиденным случаям. И тем и другим трудно думать о будущем: горожанам − потому что настоящее полно беспокойства и суеты, селянам − потому что все располагает их к простому существованию, где нет места мечтам и чаяниям. − Таким образом, и беспрестанная суета, и глупое довольство настоящим приведут к одному и тому же неутешительному итогу.

Люди, которые думают, что они нехорошие, на самом деле ничего плохого не совершали.

Реардэн не знал, невозможность действовать вызвала в нем чувство отвращения или отвращение убило всякое желание действовать. Пожалуй, и то и другое, думал он; желание предполагает возможность действовать; действие предполагает наличие цели, достойной действий. Если единственной возможной целью стало выманивание лестью случайного сиюминутного одобрения у людей с пистолетом на поясе, то ни действие, ни желание не могут больше существовать.

... прихожу к выводу, что надо оставить себе право обижаться на некоторых людей. Потому что это здоровая работа инстинкта самосохранения. Убрать ее – и последствия могут быть вовсе не положительными. Порой обиды охраняют нас от повторения ошибок. И лучше не трогать их, не ворошить, не анализировать и не пытаться переварить, а просто оставить как есть. В качестве замка на калитке к будущему. Некоторым людям там просто нечего делать, пусть остаются в прошлом. Наверняка и я сама в чьей-то жизни осталась за калиткой. Предпочитаю думать, что всё всегда складывается к лучшему.

А ещё я знаю, что хотим мы оба, но ни шагу друг к другу. Любовь какая-то. И надо рассказать об этом кому угодно, только не тебе. Есть ещё: запретить себе думать над мотивами, призрачно надеяться, что ты умираешь, что любишь, что ждёшь меня где-нибудь, и готовиться ударить тебя ещё раз, если всё-таки встретимся в этом. Всю навевающую легкую безнадёжность музыку привязывать к тебе; а легкая — как раз из-за надежды. А безнадёжность — от глупых принципов… — да от самой жизни такой, а мы живём своей каждый. Мы следуем. Оставляем неповторимое своё — следы, без «вдвоём», совсем несолёный ночной суп, если бы мы умели готовить. А потом это выльется в кто кого переживёт, да только не к победе стремимся, а то следы собственные, разлучные — исчезнут. Бессмысленными станут — обретут свою всамделишную сущность. Да глупо всё это. Нет, мы не найдём похожее дыхание в других, и не стоит пытаться даже, но здесь важен сам процесс несмирения, твёрдости, необходимой жестокости уметь ставить точки.

Я иногда думаю, что миссис Линд могла бы благотворно влиять на людей, как ты выражаешься, если бы перестала так усердно склонять их к добру. Должна бы существовать специальная заповедь, запрещающая пилить ближнего.

Вы бы никогда не подумали, глядя на нее, что у женщины, живущей по соседству, нервный срыв, никогда не догадаешься по ее улыбке, но жена твоего дяди однажды предала его доверие, а дочь, которую ты обожаешь, у нее роман с женатым мужчиной… Горькая правда в том, что мы не знаем наших друзей и соседей, по крайней мере, не так хорошо, как мы думаем. Даже люди, которым мы больше всего доверяем, хранят секреты.

Я просто думаю, сколько людей живут со мной в одно время. И я их никогда не узнаю. Всегда и всюду границы, границы Границы времени, границы пространства, границы государств. Границы наших сил. Только наши надежды не имеют границ.