Длинные Афоризмы про улицу

 Половины этого города просто не существует. По моему мнению, пространство внутри Садового кольца вечерами превращается в некое подобие компьютерной игрушки, населенной людьми-пустышками. Когда-то они были нормальными людьми, у них были мечты, души прекрасные порывы, проблемы и жизненные заботы. Но затем, в какой-то момент, они поняли, что легче превратиться в персонажей гламурных журналов, героев и героинь танцпола, фей подиума и ресторанных рыцарей ножа и тарелки. Превратить свою жизнь в атмосферу круглосуточной вечеринки и стать теми самыми рекламируемыми на всех углах ночными жителями. Постоянные лучи софитов отучили их глаза воспринимать дневной свет, лампы солярия сделали невозможным нахождение на дневном солнце, тонны парфюмерии и косметики вкупе с наркотиками и диетами постепенно иссушали их тела, а актуальные журналы и развлекательное телевидение сделали то же самое с их мозгом.

Искусство Памяти, в описании старинных авторов, является методом, при помощи которого можно чрезвычайно, до неправдоподобных размеров, увеличить Природную Память, с которой мы появляемся на свет. Мудрецы древности полагали, что лучше всего запоминаются живые картинки, расположенные в строгой последовательности. Соответственно, чтобы сконструировать чрезвычайно устойчивую Искусственную Память, необходимо прежде всего выбрать Место: например, храм, или улицу с лавками и дверьми, или внутренность дома, то есть любое четко организованное пространство. Выбранное Место старательно запоминается, так что человек может мысленно путешествовать по нему в любом направлении. Следующий шаг — создать живые символы или картинки для вещей, которые требуется запомнить; чем они ярче, чем больше поражают воображение, тем лучше — говорят знатоки. Для идеи Святотатства, скажем, подойдет оскверненная монахиня, для Революции — бомбист, закутанный в плащ.

Небоооо......Детка, слышишь: от стона в кафе задыхается саксофон – этот джаз подворотен захватит в свой каменный плен или регги бродячих собак, а лучше всего рок-н-ролл перепуганных улиц и грубо разодранных вен…Подбери свои крылья помятые и давай побежимпрыгать с крыш, ловить снег, и срываться со звездами вниз,вновь кататься на радуге, перепрыгивать лужи иПить до одури дождь. Детка, крепче держи – держисьза мою ладонь. Я ведь знаю все тайны миров,тех, что скрыл от нас мокрый холодный снег,погляди. они просят нас взять их в своё тепло,отогреть-согреть-разогреть-спалить-бросить вверх,в яркий пластик небес, и шутя пробить пару дырв те америки-азии-африки (что ёщёмы забыли отметить с тобою на карте нашей мечты?),детка, дай-ка мне атлас, пока ещё можно всё,и держись. Уже кто-то сказал: «От винта!»,плоскость крыльев развёрнута параллельно земле.Слушай, может, ну его – возвращаться в сонное никуда?Детка, такое небо – давай останемся здесь…

 Кай Юлий Старохамский пошел в сумасшедший дом по высоким идейным соображениям. — В Советской России, — говорил он, драпируясь в одеяло, — сумасшедший дом — это единственное место, где может жить нормальный человек. Все остальное — это сверхбедлам. Нет, с большевиками я жить не могу. Уж лучше поживу здесь, рядом с обыкновенными сумасшедшими. Эти по крайней мере не строят социализма. Потом здесь кормят. А там, в ихнем бедламе, надо работать. Но я на ихний социализм работать не буду. Здесь у меня, наконец, есть личная свобода. Свобода совести. Свобода слова. Увидев проходившего мимо санитара, Кай Юлий Старохамский визгливо закричал: — Да здравствует Учредительное собрание! Все на форум! И ты, Брут, продался ответственным работникам! — И, обернувшись к Берлаге, добавил: — Видели? Что хочу, то и кричу. А попробуйте на улице! 

Насколько оправданно понятие «друг»? И насколько оправданно понятие «враг»? Предположим, кто-то переходит улицу и чуть не попадает под машину. Разве сейчас, когда чья-то жизнь может оборваться, словно сон, стоит питать ненависть к кому бы то ни было? И стоит ли цепляться за привязанность? Перед лицом смерти все наши привязанности, предубеждения и ссоры теряют смысл. Различие между мной и человеком под колесами автомобиля лишь в том, что он только что отчетливо осознал неизбежность конца, а я нет. Сейчас или позже, но это случится и с ним, и со мной. Смерть может прийти через год, но она может прийти и завтра. Если я понимаю, что все равно буду вынужден оставить все и расстаться со всеми, то имеет ли смысл ненавидеть или привязываться?

Наркоманы Бывают разные. Есть богатые дилетанты, которые лишь балуются наркотиками. Они в любой момент могут рвануть на Ривьеру. Если почувствуют, что подходят к черте. Уличные наркоманы ненавидят этих придурков, но терпят. У них можно разжиться деньгами. А есть щенки из верхней прослойки среднего класса. Они нужны для того, чтобы открывать глаза своим мамочкам и папочкам на социальную проблему и давить на правительство, чтобы оно суетилось. И есть мы, уличные пацаны. Мы рано начинаем шляться по улицам. Лет с тринадцати. Здесь у нас все под контролем. Нас много. Мы никогда не переведемся. Я тому живой пример. И каждый день, как на работу, мы выходим на промысел. Чтобы скорее принять дозу и забыться.

Известный писатель Борис Стругацкий говорил в интервью «Новой газете»: — В глазах огромного числа людей Путин — последняя надежда на то, что у нас всё, наконец, «устаканится». Что зарплаты будут выдавать вовремя и они будут большими. Что пенсии будут не ниже прожиточного уровня. Что воры будут сидеть в тюрьме. Что по улице вечером можно будет пройти, ничего не опасаясь. Что Россия возродится как великая держава... Это последняя надежда миллионов людей, которые сперва разуверились в коммунистах, потом в демократах и во всех этих Жириновских, Зюгановых — во всех. Осталась последняя надежда — добрый царь. Добрый, сильный, властный и здравомыслящий. И вся эта надежда сосредоточена на Путине...

— Я хотел обезопасить себя и не подумал о тебе. Прости. — За что мне это? — Ты не такая, как все. — Это я усвоила... Я выросла на улице, я отбросы общества и никогда не выбьюсь в люди. Я устала это слышать! — Не забывай об этом. — Почему? Забыть об этом — моя мечта!.. — Это ошибка! Всегда помни о том, что тебя никто не защитит! Твоя жизнь зависит лишь от тебя. — Почему? — Когда у человека нет родителей, нет семьи, он должен быть сильнее всех, как одинокий волк... Не ищи своего опекуна. Смирись с тем, что не нужна ему. — Ты не понимаешь, как это важно для меня! — Зачем?! Думаешь, он тебя любит?! Заменит тебе отца?! Ты в это веришь?! Эти мечты делают тебя слабой. А ты должна быть сильной...

Мир, в котором мы живём, полон хаоса, и его правила понять не просто. Почему некоторые люди бедны, а другие богаты? Почему некоторые вынуждены быть беженцами, а другие в безопасности? Почему люди плюют на улице? И почему иногда, даже если ты стараешься сделать что-то хорошее, люди отвечают на это ненавистью? Вовсе не странно, что люди сдаются. Что они перестают верить в хорошее. Потому что, даже если иногда кажется именно так, никто не одинок. Каждый из нас является частью великого хаоса. Через сто лет у нас могут быть машины, которые могли бы предсказать влияние каждого действия, но пока этого не произошло, мы можем доверять этому: Страх распространяется, но, к счастью, любовь тоже.

 Знаете, есть две бедности. Одна бестрашно ходит по улицам в лохмотьях и повторяет, сама того не зная, историю Диогена, скудно питаясь и ограничиваясь в жизни лишь самым необходимым; быть может, она счастливее, чем богатство, или по крайней мере хоть не знает забот и оберегает целый мир там, где люди могущественные не в силах обрести ничего. И есть бедность, прикрытая роскошью, бедность испанская, которая таит нищету под титулом; гордая, в перьях, в белом жилете, в желтых перчатках, эта бедность разъезжает в карете и теряет целое состояние за неимением одного сантима. Первая — это бедность простого народа, вторая — бедность мошенников, королей и людей даровитых. 

 Одной из фантастических причуд моего друга — ибо как это еще назвать? — была влюблённость в ночь, в её особое очарование… При первом же проблеске зари захлопывали ставни старого дома и зажигали два-три светильника, которые, курясь благовониями, изливали тусклое прозрачное сияние. В их бледном свете мы предавались грёзам, читали, писали, беседовали, пока звон часов не возвещал нам приход истинной Тьмы. И тогда мы рука об руку выходили на улицу, продолжая дневной разговор или бесцельно бродили по поздней ночи, находя в мелькающих огнях и тенях большого города ту неисчерпаемую пищу для умственных восторгов, которую дарит тихое созерцание. 

Надо сказать, что новорожденный колдун — это землетрясение, поселившееся в детской комнате. Любой каприз малыша буквально переворачивает дом вверх дном (кстати, случалось на улице Вязов и такое). Пустышки взрываются как петарды, пеленки разлетаются стаей испуганных перепелок, бутылочки сами собой наполняются молоком из соседских холодильников… Словом, только мама-колдунья может противостоять тому тайфуно-урагано-цунами, которое устраивает ее чудесный отпрыск. А уж когда начинают резаться зубки, тут и папочке приходится брать отпуск и сидеть с волшебненочком — чего доброго, подожжет занавеску или доведет до слез соседскую горгулью.