Длинные Афоризмы про русских

Приходит новый русский (НР) в крутой бордель, говорит:- Дайте мне самую шикарную шл@ху.Мамочка (М):- Вам самую-самую?НР:- Самую- пресамую!М:- Вы знаете, самая-пресамая у нас это г@й Геннадий.НР:- Да ты охр@нела совсем!М:- Да не кипешуйте, все оставались довольны, попробуйте.НР:- Ну смотри у меня, попробую!Выходит г@й Геннадий, говорит:- Че мы тут будем, поехали ко мне?- Ну, поехали.Выходят, Геннадий открывает Бентли:- Садись.Подлетает автобус с ОМОНом, выволакивают НР, мордой в землю. ВылезаетГеннадий, ОМОНовцы:- Ой, Геннадий, извините, просто не узнали Вас!Отряхивают НР, сажают в тачку.

«Мертвые души» не потому так испугали Россию и произвели такой шум внутри её, чтобы они раскрыли какие-нибудь её раны или внутренние болезни, и не потому также, чтобы представили потрясающие картины торжествующего зла и страждущей невинности. Ничуть не бывало. Герои мои вовсе не злодеи; прибавь я только одну добрую черту любому из них, читатель помирился бы с ними всеми. Но пошлость всего вместе испугала читателей. Испугало их то, что один за другим следуют у меня герои один пошлее другого, что нет ни одного утешительного явления, что негде даже и приотдохнуть или перевести дух бедному читателю и что по прочтенье всей книги кажется, как бы точно вышел из какого-то душного погреба на Божий свет. Мне бы скорей простили, если бы я выставил картинных извергов; но пошлости не простили мне. Русского человека испугала его ничтожность более, чем все его пороки и недостатки. Явленье замечательное! Испуг прекрасный!

Европа, объединённая в материальном, моральном, военном и дипломатическом ключе, и сильная сопряжением трёх элементов – западной цивилизации, германского мотора и славянских человеческих ресурсов – возродится на новом качественном уровне. И её не смогут остановить, как в 1945-м... Думая о единой Европе, я никогда не видел вне её народов России, будущих членов нашей общей команды. И вот почему. Убеждён, что советский режим провалится, так как противоречит здравому смыслу, интеллекту и экономическому равновесию. Вся эта система рано или поздно взорвётся. Кто знает, быть может, в то время как наша мечта рухнула в одночасье, завтра появится молодой русский Бонапарт из Москвы или Ленинграда, который, преодолевая славянский национализм, такой же узкий, как и другие, приблизится к нам с востока и создаст то европейское единство, которого не добились Карл V, Наполеон и Гитлер, а также западноевропейцы, сражавшиеся вместе со мной.

Но тем, кто пошел за Корниловым, это было не важно. Для них этот поход и есть сама Россия. Ими воплощаются в жизнь жесткие слова Корнилова: «Если не суждено будет победить — покажем, как умеет умирать русская армия». В бою человек проявляется отчетливее всего. Так было принято считать в то время. Яростные атаки в полный рост ровными шеренгами, зачастую в кромешной темноте, спаяли их кровью — своей и чужой. Это было жертвоприношение за Россию во всех смыслах этого слова. Чистое, безумное, красивое и напрасное. Пусть военное счастье изменяет Корнилову, пусть на исходе боеприпасы, пусть после упорных боев изрядно поредевшее войско едва держится на ногах. Для них это ничего не значит. «Мы говорили в дни Батыя и на полях Бородина: «Да возвеличится Россия! Да сгинут наши имена!»». Это словно о них сказано, о первых добровольцах.

 Но нигде, ни в каком, даже, казалось бы, самом тихом месте, в отдалении от отдаленных покосов, какой-нибудь отдаленной сибирской деревни, нигде невозможно почувствовать себя просто человеком в каком-то просто природно-географическом пространстве. Все время чувствуется страна, определенная страна, наша страна. И даже если не видеть ничего и никого, идти через поле, без дороги, не иметь при себе никакого средства связи, и вокруг не слышать людей… И нет домов, и даже ни один телеграфный столб, с табличкой на русском языке, или линия электропередачи не нарушает естественности пейзажа и нет в небе белой полоски от самолета, который намекал бы на век и время… Все равно, если ты идешь по этому полю, то это уже не Канада, и даже не Аляска… В том, как ты идешь, уже чувствуется и видна наша страна. 

 Засупонилось красное солнышко, замолчали в лесу глухари - это вышли развлечься по полюшку наши русские богатыри: вот Илюша слегка разыграется, и Добрыня уже тут как тут, щас Алеша чуть-чуть оклемается, и настанет врагам всем капут. Ты не хвастай, дружок, своей силою, чтобы хныкать потом не пришлось. Будем драться на зависть красиво мы, поломаем тебе полуось. Только жены легонько тревожатся, но не раз говорили мы им: Пусть враги хоть сто раз приумножатся, мы зальем им в ноздрю керосин. Богатырская сила затесками, не видна нам как видно пока. Будем действовать по обстоятельствам: если выйдем, дадим тумака. Что же демоны вы пригорюнились, стало скучно на нашей земле. Хорошо бы набраться вам опыта для начала хоть в фитнес-кружке. 

Когда был я еще школьником, попалась мне книга о покушении на Гитлера. И там приводились слова графа Штауффенберга, организатора покушения: «Если даже мы потерпим неудачу, нужно доказать всему миру, что Германия – это не поголовный трест убийц». Очень меня тогда впечатлила мысль полковника. Умри, а точнее цель не сформулировать. Ни одного лишнего слова, посыл понятен. Слова те я запомнил. И когда, уже повзрослев, начал интересоваться историей русской революции, перефразировал их для себя. Даже если Корнилов потерпел неудачу, он доказал всем нам: Россия не была поголовным сборищем предателей и трусов. Это был ответ лучшей части русской армии на тот совершенный беспредел, который уже начался в стране.

Поспорили как-то русский, француз и американец, что такое счастье.Американец:- Счастье - это когда сидишь на веранде своей виллы, потягиваешь не спеша виски, смотришь на океан и любуешься своей яхтой...Француз:- Нет, счастье - это когда сидишь в крутейшем ресторане, пьешь "Клико", у тебя на одной ноге сидит девушка, на другой сидит девушка, и знаешь, что дома тебя ждет еще одна девушка...Русский:- Да, ну, разве это счастье, счастье - это когда выходишь поутру из своего особняка, идешь к бассейну, и тут, вдруг подъезжают два автобуса: из одного вываливает ОМОН, из другого налоговая, окружают тебя, валят на землю и спрашивают:- Это Лесная, дом 8?А ты им так отвечаешь:- Не-а, 12.

Не станем даже упоминать так называемые социальные достижения Советской власти, которые по сравнению с нашими могут вызвать только смех или шок. Это едва ли дело вкуса, однако можно удивиться тем фактом, что большевистская пропаганда значительно преуспела в изолировании большинства русских рабочих и крестьян от внешнего мира, глупо и методично убеждая их, что они живут в раю земном. Независимое суждение требует возможности сравнения. Для них это было исключено. Рабочие и крестьяне Советского Союза подобны человеку, заточённому на четверть века в тёмное подземелье, которого не стоит труда убедить, что керосиновая лампа на самом деле является Солнцем.

 Духовные пастыри освящают памятник, каждый во имя и от имени своего бога. НА фронте, когда нас заставляли присутствовать при богослужении и служители разных вероисповеданий молились о победе немецкого оружия, я размышлял о том, что ведь совершенно так же молятся за победу своих стран английские, французские, русские. американские, итальянские, японские священослужители, и Бог рисовался мне чем-то вроде этакого озадаченного председателя обширного союза, особенно если молитвы возносились представителями двух воюющих стран одного и того же вероисповедания. На чью же сторону Богу стать? 

Нет человека, готового повторять чаще русского: «какое мне дело, что про меня скажут», или: «совсем я не забочусь об общем мнении» — и нет человека, который бы более русского (опять-таки цивилизованного) более боялся, более трепетал общего мнения, того, что про него скажут или подумают. Это происходит именно от глубоко в нём затаившегося неуважения к себе, при необъятном, разумеется, самомнении и тщеславии. Эти две противоположности всегда сидят почти во всяком интеллигентном русском и для него же первого и невыносимы, так что всякий из них носит как бы «ад в душе».

Англичанин снова посмотрел на нукеров. —  Я,  — тихо сказал он,  — не совсем понимаю вас, русских. То, что вы свершаете здесь, в Баязете,  — беспримерно, хотя и не будет подлежать оценке истории. Однако в какую область психологии вы прикажете отнести ваш подвиг  — в область высокого мужества или же отупелого отчаяния? —  Я плохо владею вашим языком,  — пояснил Некрасов,  — и не могу сейчас подыскать нужное слово. Но по-русски это будет называться так: «самопожертвование». Это очень трудное слово, сэр, и не старайтесь его повторить.